Настоящий умозрительный эксперимент исходит из гипотетического утверждения, согласно которому ревизия категории «территориальность» уже следующее поколение лидеров поставит перед необходимостью экстерриториального распространения географии национальных интересов в любую точку планеты.
В данной гипотезе, объективность и необратимость развития коммуникационных возможностей создаёт
новую геополитическую реальность, в которой государственный суверенитет станет определяться степенью субъектной включенности в трансграничные союзы и проекты континентального или планетарного масштабов. Тогда как автаркия, ориентация на пространственно-географическое расположение государства, контакты с соседними странами будут постепенно утрачивать своё значение. Именно в этом будет состоять ревизия категории «территориальность», которая видоизменит содержание феномена государственность, окажет влияние на принципы геополитического позиционирования государств.
В контексте взрывного развития глобальных коммуникационных возможностей традиционные концепции пространственного устройства мира, сформированные в рамках географического детерминизма, в терминах «талассократия» и «теллурократия», подвергаются процессу ускоренной десакрализации и теряют прежнюю эвристическую ценность. Концептуальные конструкции, такие как границы государств, зоны ответственности и сферы влияния, ещё недавно выступавшие аксиоматическими элементами классической школы геополитической мысли, также как и российского евразийства, подвергнутся серьёзной методологической ревизии.
Всё более актуальным становится разработка научно-теоретической базы новой версии Геополитика 2.0, учитывающей постепенное разрушение традиционного понимания пространства и устаревание фундаментальных принципов территориальности.Характерной приметой наступления нового экстерриториальной эпохи в геополитике является свободное объединение государств БРИКС, которое напрасно воспринимают как некий альтернативный коллективному Западу блок. В действительности же можно говорить о качественно новом, недооцененном явлении в мировой политике, несравнимым ни с одним из привычных форматов межгосударственного взаимодействия.
Напомню, БРИКС возник как статистический феномен, обнаруженный британским экономистом Джимом О’Нилом, объединивший в простую совокупность географически несвязанные государства: Бразилию (Лат.Америка), Россия (Европа, Азия), Индия (Азия), Китай (Азия), позднее ЮАР (Африка). Сейчас членами БРИКС являются 10 государств. Но важнее другое: БРИКС представляет собой экстерриториальный клубный формат, который на концептуальном уровне не предполагает каких-либо обязательств для стран-участников, также как и уставных документов, вертикали организационной структуры. Но такая необязывающая специфика объединения не исключает запуск и успешное функционирование горизонтальных институтов развития: ежегодно проводятся саммиты, действует финансовая группа, Новый банк развития (НБР), валютный фонд «Пул условных валютных резервов» и т.д.
Ещё раз подчеркнём, все институты БРИКС действуют на экстерриториальной основе, то есть в нём нет каких-либо географических, социо-культурных или блоковых границ. Это качественно отличает БРИКС от любых объединений условного коллективного Запада, будь то Северо-атлантический блок (НАТО) или альянсы в Индо-Тихоокеанском регионе (
АУКУС, КВАД), обладающих и территориальной ориентацией и очевидной антагонистической нацеленностью. Именно форматы подобные БРИКС более адаптивны в новых реалиях глобальных коммуникаций, вытесняя те объединения, которые ведут к фрагментированности геополитического пространства. К 2050 году БРИКС как
сетевая платформа эволюционирует в нечто большее — в
«БРИКС+» — открытую операционную систему для управления глобальными проектами. Страны станут участвовать не в «БРИКС+» целом, а в конкретных его инициативах: например, в евразийском высокоскоростном транспортном коридоре или в международной системе квантовой защищенной связи.
В продолжение темы адаптационных трансформаций в наступающую эпоху экстерриториальной геополитики отметим ещё один не менее важный аспект, связанный с воздействием всеобщего распространения глобальных коммуникаций на целостность общества, способствуя росту космополитных настроений, а в конечном итоге, разрушая субъектную идентичность государства, в тех суверенных границах, в которых они сейчас существуют.
Например, антрополог Луис Марано уже утверждал упразднение каких-либо границ к 2300 году. Есть другие предсказания сроков возникновения единого мирового государства без границ, но если всё-таки не обращаться к такой глубокой перспективе, то важно понимать следующее.
Социальный запрос на некие формы космополитизма от поколения к поколению будет необратимо возрастать и на него придётся давать ответ в поисках разумного компромисса между сохранением государственной идентичности и субъектной включённостью в глобальные коммуникации. Каждое государство окажется перед рисками либо сразу раствориться в глобальных процессах, либо оказаться в глубокой периферии и уже на следующей итерации быть поглощенным теми же процессами. В течение ближайших десятилетий далеко не все государства смогут найти для себя оптимальную формулу ответа на эти риски. Ответ России на подобные угрозы представлен
в следующем умозрительном эксперименте, посвящённом трансформации административно-территориального устройства.