Владимир Кузьмин - специалист по геоэкономике: К 2040 году Россия станет первой страной с метаидеологией

Ни одна цивилизация в истории не претерпевала столько идеологических сломов и изменений, сколько пережила Россия за последние два века. Этот уникальный национальный опыт в данный момент формирует у российского государства и народа историческую возможность создания первой идеологии нового типа – метаидеологии. Ее сущность заключается в объедении разных, зачастую противоположных по смыслу и инструментарию, политико-культурных концепций в одно общее идеологическое пространство, где сумма противоречий в обществе стремилась бы к нулю, так как вся дифференциация взглядов существовало бы рамках одной универсальной системы ценностей.

Фундамент возможности формирования подобной метаидеологии в России был заложен ещё во времена СССР. Советский Союз до начала ВОВ являлся одним из наиболее ярких примеров государств, управляемых на основе единой и абсолютной идеологии, ключевым элементов эпохи модерна. Однако 7 ноября 1941 года во время парада на Красной Площади И.В. Сталин в своей речи призвал русский народ вдохновляться примерами воинов прошлого, в том числе образом Александра Невского, тем самым сломав барьер между Россией царей и коммунистической Россией, что послужило началом концепции непрерывности российской истории сквозь века и идеологии. При этом следует уточнить, что в СССР так и осталось обществом одной идеологической доктрины вплоть до самого своего распада. Более того, именно невозможность формирования настоящей метаидеологии во многом и стало причиной итоговый несостоятельность советского строя.

Следующим рубиконом в создании концепции политических взглядов нового типа в России стала эпоха постсоветской идеологической анархии. Однако, хотя наличие значительных свобод в политической жизни 90-х, выраженное множеством разных партий и общественных движений, и стали питательной почвой для метаидеологии, сами по себе не были ее проявлением. Более значимым примером готовности перехода российского общества к метаидеологии стали патриотические, отчасти конспирологические и маргинальные, политические силы, например, “Концепция общественной безопасности” (КОБ) и “Суть времени” С.Е. Кургиняна, чьи взгляды могли объединять православие, коммунизм, окультизм и другие противоположные по своей сути идеи в единые системы, описывающие варианты существования идеального российского государства. Конечно, подобные концепции не могли стать мейнстримом, однако само их существование отразило серьезные изменения в коллективном сознании народа и продемонстрировало возможность создания метаидеологии в рамках России в будущем.

Наконец, сегодня мы живем в период новой реперной точки для формирования метаидеологии, что проявилось в наиболее явном виде после начала СВО. В определенной степени можно сказать, что идея “Русского мира” есть ни что иное как попытка формализовать эту концепции в рамках геополитики, однако более важным в данном контексте представляется трансформация коллективного мировоззрения русского народа даже за рамками официальной внутренней идеологической политики государства. Ситуация глобального давления и высокой политизации создала в стране условия, при которых люди разных взглядов черпают основания для своей идентичности в самом факте принадлежности к России – православие объединяется с советским наследием, либеральные и националистические воззрения также становятся лишь функциями в рамках одного политического сознания, как на полях сражений, так и в повседневной жизни, где относить себя к какой-то конкретной политической идеи становится моветоном. Подобные комбинации, казавшиеся ранее уделом сугубо маргинальных политических течений, становятся новой нормой, необходимой для выживания нации. Подобно пружине российское идеологическое поле сжимается под давлением, и некогда находящиеся на максимальном удалении друг от друга точки становятся единым целом.

В ближайшие 15-20 лет можно ожидать, что данная тенденция в России будет лишь усиливаться по мере роста внешней враждебности по отношению к стране. При этом формирования настоящей метаидеологии в России может послужить созданию в том числе и человека нового типа, свободного от предрассудков идеологий модерна, более открытого в политических вопросах к внешнему миру и другим людям. Подобная способность сочетать в себе противоположные воззрения, существовать в пространстве идеальной “идеологической шизофрении”, где за символом политических идей на самом деле не будет находиться какого-либо однозначного привязанного смысла (по аналогии с симулякром Ж. Бодрийяра), должна стать конкурентным преимуществом России на идеологическом поле середины XXI века, обеспечив ее суверенитет.