Владимир Кузьмин - специалист по геоэкономике: К 2040 году Россия перейдет от концепции всеобщей демократии к добровольной меритократии

Западная трактовка либеральной демократии сегодня стоит на пороге кризиса идентичности, связанного с уязвимостями данной политической системы в условиях общества технологической постправды. Если политическая повестка второй половины XX века формировалась через радио и телевидение (в той или иной мере подконтрольных государству), то с начала XXI века Интернет и социальные сети стали главным рупором борьбы политических идей. Уже на этом этапе стало понятно, что ключевые направления политической жизни будут определять не "народные массы", направляемые традиционными СМИ, а наиболее громкие онлайн-активисты, способные трансформировать свой медийный капитал в реальные действия (при этом не столь важно будут ли это непосредственно их собственные действия или действия последователей из сети).

Однако в 20-х технологическая сингулярность совершила новый виток - и вместо блогеров-инфлюенсеров на политическую арену вышла бессознательная онлайн химера, сформированная отрывистыми интернет-трендами и искусственным интеллектом. В этих условиях политические действия совершаются не конкретными медиа-пассионариями, а, наоборот, наиболее уязвимыми к общественному мнению людьми, побуждаемыми тем самым бесформенным интернет-пространством. Наиболее характерные примеры этой тенденции проявились в Соединённых Штатах - покушение на Дональда Трампа во время предвыборной кампании и убийство политического активиста Чарли Кирка. Оба действия были совершены зумерами, чьи радикальные взгляды сформировались под влиянием гремучей смеси психологических заболеваний и токсичной интернет-культуры. При этом сами из себя данные политические акторы ничего не представляют - они не отстаивают конкретные политические идеи, наполняя свои действия нарочито несерьёзными деталями, как, например, выгравированные "мемные" цитаты из интернета на пулях, убивших Кирка. Также сложно представить, чтобы кто-либо из "народной массы" отождествлял их действия и взгляды со своими. И в качестве финальной характеристики этого явления - оба данных акта насилия были направлены против политиков, набравших свой политический капитал за счёт традиционной (хотя часто экстравагантной) активности в онлайн-пространстве. В итоге эта борьба традиционных политических персоналий и безличной интернет-субстанции, выбрасывающей в реальный мир наименее психологически устойчивых своих обитателей, ведёт лишь к порождению новых противоречий, агрессии и насилию в сети, что, в свою очередь, лишь делает эту субстанцию больше и сильнее. Вместе с этим растет и ее влияние на реальный мир и, как следствие, влияние на политическую жизнь (возвращаясь к покушению на Трампа - многие эксперты оценивают именно это событие как ключевой элемент его предвыборной кампании), в то время как роль настоящих политических личностей становится всё меньше и меньше.

Таким образом, становится очевидно, что в подобных условиях идея всеобщей демократии просто не может полноценно работать, также как не может работать и та демократическая система (со всеми её ограничениями и условностями), которая окончательно сложилась на Западе во второй половине XX века. "Народной массе" уже нельзя просто подсказать, в каком направлении ей стоит идти через традиционные СМИ, в то время как "интернет-субстанция" движется абсолютно хаотично, перенося этот хаос в реальный мир. И для западного мира стоит ожидать лишь усиление хаоса в будущем в перспективе ближайших 15 лет.

В этом новом жизненном пространстве проблематика концепции всеобщей демократии для России встаёт не менее острым вопросом, чем для Запада. При этом стоит учитывать, что традиционно российская система власти и управления в меньшей степени подвержена воздействию со стороны не входящих в нее лиц и групп интересов в сравнении с США и Европой. Кроме того, в рамках российской политической парадигмы в целом актуальными являются суждения, что "политикой должны заниматься политики" и что "экспертиза является необходимым условием формирования личного мнения". Это в значительной степени и отличает либеральные представления о демократии с отечественными. Наконец, подобное течение политической мысли в России во многом пересекается с меритократическими идеями - власти наиболее достойных.

В свою очередь, идея меритократия представляется ничем иным как способом сохранить политическую идентичность народа в условиях размывания его политического голоса и голосов отдельных его представителей под натиском интернет-среды бесформенных политических воззрений и анонимной медиа-субстанции. На данный момент отдельные элементы трансформации российской политической системы к меритократическим началам уже отмечаются, при чем носят они добровольный характер. В частности, падающая явка на выборах как показатель растущего политического абсентеизма, хотя часто воспринимается как негативный фактор, может также рассматриваться как индикатор формирующегося осознания общества тезисов о "политике для политиков и экспертов", упомянутых ранее. Как итог формируется подсознательное понимание народом проблематики постправды в цифровом обществе и добровольный отказ от вовлечения в политическую жизнь в пользу тех людей, кому это более интересно и важно - первый шаг к добровольной меритократии.

При этом происходит это всё на фоне значимого упрощения доступа людей к политическим процессам (например, использование системы электронного голосования) - то есть российский абсентеизм носит сугубо гражданский, а не государственно-административный характер. В связи с этим сегодня крайне важно услышать этот призыв российского народа, осознающего риски интернет-среды как ключевого актора политической жизни, и поддержать его скептицизм по отношению к всеобщей демократии в пользу более меритократических процессов, что, в свою очередь, сможет обеспечить переход российской политической системы к новой конкурентоспособной политической формации уже к 2040 году.